FRINK Linked Data Fragments server

Matches in SemOpenAlex for { <https://semopenalex.org/work/W2758886845> ?p ?o ?g. }

• W2758886845 endingPage "175" @default.
• W2758886845 startingPage "144" @default.
• W2758886845 abstract "Почему невозможен культурный империализм?Политика США и СССР в немецких университетах в период “холодной войны”* Наталья Цветкова (bio) После окончания Второй мировой войны оккупированная Германия оказалась в центре идеологического противостояния США и СССР. Для обеих противоборствующих держав университеты Федеративной Республики Германии (ФРГ) и Германской Демократической Республи-ки (ГДР) были инструментами создания новой проамериканской или просоветской элиты и влияния на немецкое общество. В американской зоне оккупации находилось семь университетов. В последующий период “холодной войны” все пятьдесят четыре университета ФРГ попали под влияние США. Под контролем СССР оказались шесть, а позже ‒ семь университетов ГДР. Сверхдержавы проводили масштаб-ное реформирование университетов по образцу своих образователь-ных систем, а также пытались оказывать идеологическое влияние на профессуру и студентов. Их политику обычно описывают с помощью таких концепций, как культурный империализм, американизация и [End Page 144] советизация, предполагающих внедрение ценностей США или СССР в зарубежное общество, а конкретно в нашем случае ‒ в университеты разделенной Германии. Однако в исследовательском поле Cultural Cold War не существует устойчивого понимания культурного империализма, американизации и советизации. Часть историков придерживается традиционной фор-мулировки: использование политической и экономической мощи для распространения культурных ценностей одного государства в другом. Такие понятия, как “давление”, “контроль”, “исчезновение традицион-ных ценностей” являются сопутствующими в дискуссиях о культурном империализме.1 Другие заявляют о нерелевантности термина колони-ализм, указывая на сопротивление объектов политики культурного империализма (response theory). Эта группа исследователей смещает акцент в изучении культурной экспансии на методы сопротивления местных сообществ, оказавшихся под влиянием зарубежной культу-ры. Исследователи исходят из того, что местное население никогда не являлось пассивным потребителем американских или советских идей, а, напротив, упорно сопротивлялось их проникновению.2 Наконец, третья группа историков рассуждает об американизации или советизации, вообще избегая дискурса “культурного империализ-ма”. Они понимают американизацию как процесс отбора европейцами тех черт американского образа жизни, которые оценивались ими как полезные для собственного развития. При этом американские ценности трансформировались в европейской культуре и приобретали ее черты.3 Соответственно, речь идет о двухстороннем процессе культурной ком-муникации. Так, известная немецкая исследовательница Германии пе-риода “холодной войны” Джессика Гинау-Хект признает, что немецкая [End Page 145] экономика и политика находились под сильнейшим влиянием США, а немцы потребляли американские товары и культуру, но не считает возможным говорить о том, что Германия была американизирована. Национальная культура и традиции доминировали над процессами американизации.4 При обсуждении процессов советизации историки сталкиваются с более жесткой моделью воздействия. Советизация трактуется как идео-логическое давление СССР на другие страны без всякого диалога между культурами. Культурный империализм и даже русификация, по мнению ряда ученых, наиболее адекватно описывают действия Москвы в раз-личных странах в годы “холодной войны”. Так, американский историк Джон Коннелли оценивает успешность советизации вузов нескольких восточноевропейских стран и в целом перенос туда советской модели образования (в период до середины 1950-х гг.) по некой относительной шкале. Если в Восточной Германии советизация оказалась более успеш-ной, то в Польше, по мнению Коннелли, она почти провалилась.5 При этом выводы Коннелли относятся к довольно короткому периоду сове-тизации университетов Восточной Германии, Чехии и Польши с 1945 по 1956 гг., который отличался сильнейшим давлением со стороны СССР. Мнения о жесткой советизации придерживается и другой американский историк, Норман Наймарк. Рассматривая создание “социалистического университета” в Восточной Германии в 1945‒1949 гг., Наймарк при-ходит к выводу, что СССР жестко и успешно навязывал свою модель университетской жизни. На наш взгляд, для подобного заключения был выбран слишком небольшой исторический период.6 В разные периоды “холодной войны” советское и американское давление на университеты зарубежных стран было разным. В частности, документы 1960‒1980-х годов рисуют довольно неоднозначную картину взаимодействия СССР с университетами стран Восточной Европы. В эти годы национальные традиции образования явно превалировали над советизацией. Проблема с подобного рода исследованиями состоит в том, что до сих пор не вполне ясно, как отделить процессы американизации от глобализации, а процессы советизации ‒ от культурного империализма? [End Page 146] Какие эмпирические данные могут свидетельствовать о том, что по-литика культурного империализма, советизации или американизации была успешной или, наоборот, провальной? Наконец, где пролегает семантическая граница между понятиями “культурного империализма”, “американизации” и “советизации”?7 Настоящее исследование заставляет отказаться от представления о наличии такой семантической границы. Сравнительное изучение политики США и СССР в немецких университетах опровергает рас-пространенное мнение, согласно которому либеральная и мягкая американизация противопоставляется жесткому советскому культур-ному империализму. Различие в ценностях и идеологии между США и СССР не оказывало влияния на цели их политики в университетах Германии. Содержание учебных планов, дисциплин и т.п., прививаемое американскими или советскими реформаторами, было разным, но спо-собы американизации и советизации не отличались. В этом и кроется единство политики культурного империализма или американизации / советизации. Оба процесса сочетали в себе черты давления и взаимного сотрудничества и могут быть описаны как культурный империализм, направленный на ликвидацию национальных черт немецкого образо-вания. Поэтому в настоящей статье используется термин “культурный империализм”, а его суррогатные понятия – американизация или со-ветизация – выступают как синонимы. Наличие сопротивления местного сообщества навязанным рефор-мам, а также негативные оценки трансформаций со стороны прави-тельств США или СССР рассматриваются нами как критерии успеха или провала политики культурного империализма, американизации / советизации. В отличие от большинства предыдущих исследований, сфокусированных на коротком периоде “холодной войны” с 1945 по конец 1950-х гг., наш анализ охватывает и 1960–1980-е гг., когда до-минирующей тенденцией становится возрождение национальных, традиционных и порой консервативных характеристик немецких уни-верситетов, и недовольство СССР и США результатами их политики. [End Page 147] Эти процессы и этот период практически не изучены исследователями “культурного колониализма”, так же как и активная позиция немецкого академического сообщества – профессуры и студентов – в отношении американских и советских действий.8 Компенсируя этот пробел, настоящая статья стремится проанализи-ровать ограничения политики культурного империализма США и СССР в немецких университетах, спровоцированные оппозицией со стороны профессуры и студентов в период “холодной войны”. Мы подвергли сравнительному анализу трансформации учебного плана и списка университетских дисциплин; политику ликвидации и создания новых кафедр и институтов; формирование ценностей студентов; и создание нового типа профессорско-преподавательского состава. Исследование основано на архивных документах фондов Госдепар-тамента и оккупационных властей США, находящихся в Национальном архиве в Вашингтоне, а также – фондов Отдела науки и высшего об-разования ЦК КПСС Российского архива новейшей истории, фондов Советской военной администрации в Германии, Министерства образо-вания СССР Государственного архива России в Москве и др.9 Именно в этих фондах нам удалось обнаружить отчеты американских и советских специалистов, которые отвечали за трансформации немецких универ-ситетов по американскому или советскому образцу и сталкивались с реакцией немецкого академического сообщества. Основной корпус источников — это документы тех ведомств США и СССР, которые вырабатывали, реализовывали или оценивали проекты в [End Page 148] немецких университетах. Почти все документы носят правительствен-ный характер, т. е. созданы служащими дипломатического корпуса, Госдепартамента, МИД и Министерства образования СССР. Эти офи-циальные документы повествуют о достижениях в реформировании немецких университетов, скрывая провалы и ошибки, допущенные Вашингтоном и Москвой. Они содержат в основном стратегии и пла-ны тех или иных проектов в Германии без учета специфики немецкой системы образования и ее традиций. США и СССР обращали внимание только на те особенности немецкой университетской системы, которые имели непосредственное влияние на их собственное видение реформ университетов ФРГ или ГДР. Дискурс этих источников вполне может быть описан как империалистический. Чтобы получить более сбалансированную картину, необходимо работать с документами экспертного характера, подготовленными раз-личными независимыми специалистами или ведомствами. А чтобы по-нять, насколько успешно реализовались намерения правительств США и СССР, важно отыскать и проанализировать документы, подводящие итоги реализации определенных проектов в немецких университетах, в идеале — документы, оценивающие эффективность этих проектов. Лучше всего этим критериям соответствуют отчеты американских и советских специалистов, в разные периоды “холодной войны” взаимо-действовавших с немецким академическим сообществом. Они содержат откровенную информацию о сложностях и неудачах университетской политики в Германии, поскольку предназначались исключительно для внутреннего ведомственного использования. Очень часто эти доку-менты оседали в архивах дипломатов, работавших в Германии, или в ведомствах, совершенно, казалось бы, далеких от университетов, как, например, в отделах по программам технического сотрудничества в Агентстве международного развития США или Министерстве образо-вания СССР. Использование этих источников, позволяющих оценить степень успешности конкретных проектов, отличает настоящее иссле-дование от предшествующих работ, в которых оценивались, главным образом, планы и стратегии американской или советской культурной дипломатии. Документы немецких архивов и немецких университетов оказались наименее полезны для решения задач, поставленных в настоящем исследовании. Как правило, они отражают внутриуниверситетские проблемы. Немецкая профессура противостояла не политике СССР или США, а вела войну за сохранение немецких традиций с молодыми [End Page 149] преподавателями или студентами. Только документы о взаимодействии американских или советских экспертов с немецким академическим сообществом приближают нас к пониманию результатов политики США и СССР. Статья состоит из двух разделов. В первом проанализирована по-литика США и СССР в университетах, соответственно, ФРГ и ГДР в 1945 ‒ середине 1950-х гг., т.е. в период оккупации. Перестройка немецких университетов по американскому и советскому образцам, внедрение новых дисциплин и попытки Вашингтона и Москвы изменить взгляды профессуры и студентов являлись основными тенденциями этого периода. Во втором разделе фокус перемеща-ется на 1960‒1980-е гг., когда и Вашингтон, и Москва ощутили всю силу сопротивления профессуры и студентов навязанным процессам американизации и советизации университетов. Американизация и советизация немецких университетов: 1945 – середина 1950-х гг После капитуляции Германии американские и советские оккупа-ционные войска создали специальные отделы по реформированию системы образования в побежденной стране. В американской зоне от-дел по образованию занимался немецкими университетами до 1952 г., а после снятия режима оккупации дипломаты контролировали вузы ФРГ. Под влиянием США оказались известные и старейшие универ-ситеты в Гейдельберге, Мюнхене, Эрлангене, Вюрцбурге, Марбурге, Франкфурте и Западном Берлине. Американские эксперты критически оценивали немецкие университеты, утверждая, что они оторваны от общественной жизни, элитарны, нацелены на воспроизводство чистой науки, а не на предоставление профессионального образования. Было принято решение трансформировать эту башню из слоновой кости в эгалитарный демократический университет, дающий профессиональ-ное образование, востребованное обществом.10 Советские специалисты по-иному оценивали немецкие универси-теты. Они не принижали достоинств немецкого образования, заявляя о схожих чертах между советской и немецкой академическими системами.11 [End Page 150] Идеи Гумбольдта о соединении науки и обучения оказались ближе советской системе университетов, чем американской. Под контролем СССР находились университеты, расположенные в Ростоке, Галле, Йене, Дрездене, Грайсвальде и Восточном Берлине. В Советской во-енной администрации также существовал отдел по образованию. Од-нако, в отличие от США, советские специалисты создали Немецкую администрацию по народному образованию, которая позже станет министерством ГДР в данной сфере.12 Взаимодействие между двумя ведомствами приводило к тому, что многие радикальные предложения советских специалистов “онемечивались”, что смягчало удар совети-зации немецких университетов. Американская военная администрация направила в каждый универ-ситет своего куратора – American Education Officer. Перед ним стояли следующие задачи: проверить профессорско-преподавательский состав (далее – ППС) и студентов на предмет связи с нацистами; поменять ректора, если он будет отказываться от сотрудничества с новыми вла-стями; внедрить в учебные планы такие дисциплины, как политология и американистика; и, самое главное, заставить сенат университета при-нять новый устав, который бы вводил профессиональное образование, провозглашал университет эгалитарным местом обучения и, наконец, уменьшал влияние профессуры на процессы обучения в университете.13 Университеты не очень доброжелательно отнеслись к предложениям американских оккупационных властей. Только один Гейдельбергский университет, в котором работал известный философ К. Ясперс, сразу принял все эти предложения.14 Ясперс стал активным пропагандистом американских идей и возглавил денацификацию профессорско-пре-подавательского состава (ППС), что привело к увольнению ряда из-вестных медиков, биологов и самого ректора.15 В других землях, а особенно [End Page 151] в Баварии, представители оккупационной американской власти натолкнулись на жесткий отпор со стороны сената и профессуры, не желавших реформировать устав в духе профессионализации образова-ния. В результате большинство членов университетского сообщества в Мюнхене и Эрлангене были уволены куратором вузов.16 Только к середине 1950-х гг. представителям США удалось внести некоторые изменения в уставы университетов, но профессура сумела сохранить свое влияние на учебный процесс. Кроме того, Вашингтон не устраивало наличие огромного числа дисциплин по философии и отсутствие такой дисциплины, как поли-тология. Несомненно, США обращали внимание на другие социаль-ные науки, такие как педагогика, социология, антропология и пр. Но именно политология была призвана воспитать гражданина, который признает систему демократического устройства страны, понимает функционирование системы выборов и пр. Было принято простое решение – заменить философские дисциплины политологией, сделав ее обязательным предметом на всех факультетах. Власти США органи-зовали конференцию для академического сообщества, где представили план по внедрению политологии. Более ста профессоров и доцентов подписали документ о согласии на введение политологии как ново-го и обязательного предмета для всех студентов.17 Однако уже через несколько месяцев стало ясно, что немецкая профессура ничего не делает для выполнения этого обещания. Американским кураторам, пытавшимся разобраться в ситуации, объясняли, что политология – это квазинаука в силу своей междисциплинарности (подхода, который не был развит в немецкой академии). До конца 1950-х гг. американские кураторы продолжали сообщать в Вашингтон, что политология так и не прижилась как отдельная дисциплина из-за нежелания профессуры заниматься ее преподаванием. Однако США нашли способ внедрить политологию в немецкие университеты посредством создания независимых институтов. В [End Page 152] специальном распоряжении отдела по образованию Американской военной администрации говорилось, что “стареющие немецкие уни-верситеты выглядят очень традиционно и консервативно, а создание новых институтов было бы крайне эффективно для демократизации всей немецкой университетской системы Германии. Новые универ-ситеты и институты могли бы стать платформой для работы амери-канской профессуры, для роста нового поколения ППС, которое было менее связано с традициями стареющих немецких университетов и их консервативных профессоров, а также для внедрения новых про-грамм в области политологии и американистики”.18 Были созданы институты политологии в Мюнхене и Берлине. Мюнхенская школа станет позже факультетом в университете, а Берлинская – Институтом политологии Отто Сура в Свободном университете. Однако еще на протяжении длительного времени американские кураторы жаловались, что в институтах политологии не хватает преподавателей. Немецкие преподаватели не спешили поступать на работу в такие институты, и Госдепартаменту приходилось приглашать американских полито-логов для занятия вакантных мест. Более 70% всего ППС институтов являлись американцами.19 Похожая ситуация наблюдалась и с дисциплинами по изучению США, которые существовали на юридических, исторических или фило-логических факультетах. Внедрение американистики было серьезным вопросом в идеологическом противостоянии с СССР. Когда военная администрация впервые задала вопрос немецким университетам о курсе американистики, то получила негативный ответ. Американцы обвиняли в неудаче “отсутствие интереса к изучению США и немецкое высокомерие”.20 Как и в случае с политологией, немецкие ученые не понимали, зачем создавать отдельную программу, кафедру или институт для изучения США, если разные специалисты могут изучать отдель-ные аспекты жизни американского общества на разных факультетах. Немецкий менталитет отличался от американского, изменить его было непросто. [End Page 153] В советской части Германии был также подготовлен новый устав, в котором декларировался доступ к аристократическому высшему об-разованию для крестьян и рабочих.21 Часть академического сообщества поддержала это новшество, но другая часть полностью отказывалась его принять. Однако, в отличие от американских властей, которые опи-рались лишь на незначительное меньшинство среди университетского сообщества, союзниками СССР были прокоммунистически настро-енные немецкие профессора. Ученые-марксисты сумели склонить на свою сторону немало преподавателей, которые выступили за принятие новых норм.22 В итоге новые уставы были одобрены, и перед совет-ской администрацией встала задача по изменению учебных планов в сторону их советизации. Если американские эксперты пытались ликвидировать дисциплины философского толка, то советские эксперты, наоборот, подчеркивали значимость часов, отведенных для преподавания философии. Со-ветских специалистов удивляло другое – отсутствие учебных планов и программ курсов лекций: “В вузах Германии учебных планов и программ курсов в привычном понимании для нас никогда не было. Учебные программы составлялись исключительно по усмотрению преподавателя”.23 СССР намеревался заставить профессуру подготовить новые программы курсов, где бы ясно указывалось содержание тем и их идеологическая направленность. Эти намерения оказалась не так просто реализовать. Ни один профессор не согласился подготовить учебный план или программу своего курса, и ни один ректор не желал вводить это требование как обязательную норму в университете. Около двух лет советская военная администрация вела безуспешные переговоры. Окончательный раскол Германии, Берлина и Берлинского университета, а также активная поли-тика США по созданию Свободного университета в Западном Берлине, подтолкнули советскую администрацию к более активным действиям в своей зоне. Было принято решение о внедрении программ курсов советского образца по таким дисциплинам, как история, педагогика, экономика и юриспруденция. Именно эти дисциплины рассматривались как ключевые каналы распространения социалистического мышления среди студентов. Кроме того, университеты должны были ввести новый [End Page 154] курс под названием “Политические и социальные проблемы современ-ного мира”, который делал акцент на советской политической системе и ее идеологии. После долгих переговоров все университеты, кроме Лейпцигского, согласились ввести данный курс. Ректор Лейпцигского университета, философ Г. Гадамер,24 отказался следовать указанию советских властей, но после его отъезда в западную зону оккупации курс был внедрен и в Лейпциге.25 Советские власти настойчиво внедряли в университетское препо-давание марксизм-ленинизм как методологическую базу всех наук, что вызвало острое отторжение и раскол в университетском сообществе. Как отмечал один из советских преподавателей, “со стороны реак-ционных профессоров имеется тенденция ограничить и изолировать марксистские дисциплины, не допустить проникновения марксизма в преподавание всех научных дисциплин, в частности таких, как история, биология, история права, философия. Взгляды профессора в той или иной степени характерны для большинства профессоров, читающих историю философии в немецких вузах”.26 С другой стороны, в отличие от США, СССР не был озабочен созданием масштабного научного на-правления под названием “Советские исследования”. Москва никогда не принимала решения о внедрении изучения СССР как комплекса дисциплин в немецких университетах. Русский язык и история СССР преподавались на профильных факультетах, что было ближе к немец-кому представлению о разграничении наук.27 Американские и советские реформы затрагивали научную и личную жизнь профессуры и студентов. Академическое сообщество стояло перед выбором: принять навязанные СССР или США трансформации и комфортно существовать в университете, либо отвергнуть реформы и усложнить себе жизнь. Однако немецкая профессура нашла третий путь, позволявший сохранить свои позиции в университетах и одновре-менно традиции немецкого университетского образования. Этот путь [End Page 155] предполагал молчаливое согласие с реформами при реальном саботаже. Студенты действовали более открыто: часть из них сразу же перешла на сторону оккупационных властей и поддержала американские или советские реформы. Другая часть встала на путь сопротивления, что вело к исключению или арестам. Немецкая профессура была подвергнута денацификации, что под-разумевало увольнение и восстановление на рабочем месте через несколько лет. В американской зоне этот процесс проходил крайне болезненно. США стремились к увольнению всех тех, кто был связан с нацистами, что ставило под угрозу существование университетов. Советские власти не проводили жесткой денацификации, полагая, что немецкие профессора сумеют изжить нацизм без увольнений. Для ускорения процесса отбора кандидатов на увольнение американские кураторы создавали специальные комиссии из сотрудников универ-ситетов, которые указывали на коллаборационистов. Это создавало нездоровую атмосферу в университетах. Ректоры обращались к во-енной администрации США с просьбой прекратить унизительный процесс денацификации, утверждая, что невозможно найти ни одного профессора, который не был бы связан с партией Адольфа Гитлера.28 Просьбы оставались не услышанными. До 50% профессуры было уволено из всех университетов, а самые массовые увольнения прошли в университетах Баварии, где до 70% ППС покинули университеты. На освободившиеся места, как показывают документы, приезжали американские и европейские ученые.29 Формирование нового типа профессора, ориентированного на демократические ценности, американской образовательные практики и способного преподавать политологию и американистику, являлось основной целью США.30 Вашингтон был уверен, что немецкие препо-даватели станут лояльнее относиться к реформам, если их окружить американской и европейской профессурой. Ежегодно в ФРГ прибывало более 150 американских преподавателей, которые “привозили для немецкого [End Page 156] профессорско-преподавательского состава новые идеи, новые методы научного познания; внедряли социальные науки, политоло-гию, американскую историю, науку о международных отношениях и культурологию”.31 Американская профессура составляла учебные пла-ны для немецких преподавателей, готовила к печати новые учебники, наполняла библиотеки новыми книгами и меняла процесс обучения в немецких университетах, внедряя систему семинаров. Однако из-за несогласия профессуры не все задачи и планы амери-канского правительства были выполнены. Американские специалисты называли эту часть “консервативного” университетского сообщества “старые профессора” (old professors): “Они уже престарелые и имеют традиционный взгляд на вещи. Эта часть профессуры происходит с факультетов гуманитарных наук и поэтому не очень чувствительна к переменам в современном мире. Однако эта престарелая часть про-фессуры больше всех сопротивляется переменам, сохраняет верность старому учебному плану и устаревшим методам преподавания и не хо-чет делать систему образования более демократичной и ответственной за формирование граждан страны”.32 Именно сопротивление этой части консервативной профессуры вынуждало правительство США конста-тировать, что американские реформы в немецких вузах тормозятся.33 Советский Союз несколько по-иному относился к немецкой про-фессуре. Во-первых, как уже говорилось, процесс денацификации в советской зоне проходил гораздо мягче. Во-вторых, под контролем советских властей оказалось значительно большее число профессоров, но они активно уезжали на запад. Около 60% преподавателей покинули советскую зону к 1946 г.: из более чем 2.000 преподавателей, работав-ших в шести университетах будущей ГДР, к этому моменту осталось только 800.34 В-третьих, в отличие от США, власти СССР полагали, что изменить взгляды оставшихся преподавателей вполне реально. [End Page 157] Советские военные проводили индивидуальные беседы с каждым про-фессором, чтобы повернуть его мировоззрение в сторону марксизма.35 В-четвертых, как и США, СССР собирался создать нового профессора немецкого университета, но главным критерием “новизны” было ов-ладение советской идеологией, что должно было достигаться только через беседы или дискуссии. Проводились пропагандистские кампании и научные дискуссии о природе марксизма. В результате университеты согласились на то, чтобы “втиснуть” марксизм-ленинизм только как одну из тем в курс философии.36 Несмотря на относительные успехи, советские специалисты, подоб-но американским, указывали, что существует отдельный ряд реакци-онных профессоров, которым более 70 лет, и они мешают проведению реформ. Но в отличие от американцев, которые не хотели добиваться расположения этой части университетского сообщества, а создавали отдельные институты, чтобы избежать контактов с консервативной профессурой, советские специалисты пытались перетянуть на свою сторону и эту часть академического сообщества.37 Именно пожилые профессора получили финансовую и продуктовую поддержку. Их жа-лованье было увеличено в десять раз, повышены квоты на продукты и дрова. К середине 1950-х гг. советские дипломаты уже констатиро-вали определенную лояльность в ответ на принятые меры. Москве удалось получить формальное согласие консервативного меньшинства на внедрение таких дисциплин, как история СССР и история русской литературы.38 Сложнее обстояло дело со студенческой частью университетского сообщества. Американская военная администрация сталкивалась с не-сколькими проблемами. Во-первых, большинство студентов в прошлом являлись членами нацистских организаций, а денацификация требовала ограничения доступа бывших нацистов в вузы Германии. Долгое время США не могли выработать эффективные критерии отсева студентов. Студенты трижды подверглись денацификации, что не сделало их [End Page 158] дружелюбнее в отношении США.39 Во-вторых, провозглашая задачу создания эгалитарной системы в немецких университетах, США так и не сумели обеспечить прием представителей низших слоев населения. К концу 1950-х гг. 0,4% всех студентов в ФРГ были выходцами из семей рабочих или крестьян.40 В-третьих, в отличие от СССР, США запре-тили политические партии в университетах, нейтрализовав их участие в борьбе между либералами и коммунистами, которая разворачивалась в Германии. Специальный куратор следил за жизнью студентов, не допуская создания партийных ячеек. Однако среди студентов проис-ходило постоянное политическое брожение. Некоторая часть немецких студентов проявляла нетерпимость к пропаганде ценностей США. Документы хранят память о том, как негативно студенты восприняли лекцию Карла Ясперса об американской демократии и рождении де-мократии в Германии после оккупации: “Студенты стали смеяться и стучать ногами об пол, что привело к срыву лекции”.41 В то время как одни студенты поддерживали идеи марксизма, другие тесно сотруд-ничали с американской военной администрацией в деле внедрения таких моделей американской университетской системы, как кампус, тьюторство и т.п. В отличие от политики по отношению к профессорам, со студентами советские власти обходились более жестко. Правда, бывшие члены немецких молодежных нацистских организаций остались в универси-тетах. Советские эксперты проводили с ними собеседования, склоняя вступать в ряды коммунистической партии. Но эти студенты занимали активную позицию, в частности, сопротивляясь эгалитарным рефор-мам. Они оказывали сильное давление на членов приемных комиссий, которые отказывали выходцам из низших слоев общества в зачислении. В ответ советская военная администрация начала отчислять, арестовы-вать и отправлять в лагеря лидеров студенческой" @default.
• W2758886845 created "2017-10-06" @default.
• W2758886845 creator A5028922234 @default.
• W2758886845 date "2017-01-01" @default.
• W2758886845 modified "2023-10-17" @default.
• W2758886845 title "Почему невозможен культурный империализм?: Политика США и СССР в немецких университетах в период “холодной войны”" @default.
• W2758886845 cites W1998725998 @default.
• W2758886845 cites W2031799282 @default.
• W2758886845 cites W2058403325 @default.
• W2758886845 cites W2086244984 @default.
• W2758886845 cites W2087997987 @default.
• W2758886845 cites W2091261851 @default.
• W2758886845 cites W2111471148 @default.
• W2758886845 cites W2795684288 @default.
• W2758886845 cites W401752399 @default.
• W2758886845 cites W639712088 @default.
• W2758886845 doi "https://doi.org/10.1353/imp.2017.0034" @default.
• W2758886845 hasPublicationYear "2017" @default.
• W2758886845 type Work @default.
• W2758886845 sameAs 2758886845 @default.
• W2758886845 citedByCount "1" @default.
• W2758886845 countsByYear W27588868452022 @default.
• W2758886845 crossrefType "journal-article" @default.
• W2758886845 hasAuthorship W2758886845A5028922234 @default.
• W2758886845 hasConcept C41008148 @default.
• W2758886845 hasConceptScore W2758886845C41008148 @default.
• W2758886845 hasIssue "2" @default.
• W2758886845 hasLocation W27588868451 @default.
• W2758886845 hasOpenAccess W2758886845 @default.
• W2758886845 hasPrimaryLocation W27588868451 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W1532762289 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W1596801655 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2277606789 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2358668433 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2373011076 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2376932109 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2387147530 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2390279801 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2748952813 @default.
• W2758886845 hasRelatedWork W2899084033 @default.
• W2758886845 hasVolume "2017" @default.
• W2758886845 isParatext "false" @default.
• W2758886845 isRetracted "false" @default.
• W2758886845 magId "2758886845" @default.
• W2758886845 workType "article" @default.