FRINK Linked Data Fragments server

Matches in SemOpenAlex for { <https://semopenalex.org/work/W3163992039> ?p ?o ?g. }

• W3163992039 endingPage "295" @default.
• W3163992039 startingPage "288" @default.
• W3163992039 abstract "Reviewed by: A Modern History of Russian Childhood: From the Late Imperial Period to the Collapse of the Soviet Union by Elizabeth White Наталья Черняева (bio) Elizabeth White, A Modern History of Russian Childhood: From the Late Imperial Period to the Collapse of the Soviet Union ( New York and London: Bloomsbury, 2020). 217 pp. Bibliography. Index. ISBN: 978-1-4742-4021-5. Исследование британского историка Элизабет Уайт посвящено современной истории детства в России. Книга – относительно небольшого объема (основной текст занимает 166 страниц), и состоит из восьми глав, при этом первая и последняя главы играют роли введения и заключения. Заголовок работы несет двойной смысл: современная история российского детства означает как современную историографию детства, написанную с учетом новейших исследований, так и историю современного детства, то есть детства в современных, модерных обществах, где дети наделяются социальной и эмоциональной сверхценностью, где существует культ и культивация ребенка. Книга Элизабет Уайт ставит своей целью рассмотреть историю детства в России, вписав его в специфическую и нелинейную историю российской модернизации, осуществляя при этом сравнительный анализ с моделями детства, которые в это время формировались на Западе. Здесь автор оказывается в богатом исследовательском поле: историография детства в России за последние 10–15 лет отмечена многими яркими работами. В них рассматривается, как начиная с XVIII века в России возникает представление о детях как о важнейшем ресурсе развития государства, складывается комплекс наук о ребенке, формируется государственная политика в отношении детей, в частности – ограничение на использование детского труда в промышленности и расширение образовательных возможностей для детей различных сословий.1 Особого упоминания, конечно, заслуживает фундаментальный труд Катрионы Келли Детский мир: Взросление в России.2 Келли сводит в единый сложный нарратив историю репрезентаций детства в искусстве, пропаганде, педагогике и науках о детях на протяжении всего ХХ века; историю социальных институций и [End Page 288] государственных практик, регулировавших жизнь детей в семьях и детей-сирот; а также богатейший этнографический материал, дающий доступ к актуальному опыту жизни детей и взросления в России в разные периоды ее истории. Обширный эмпирический материал сочетается в работе с мощными обобщениями о соотношении уникальных и повторяющихся, универсальных черт российского детства в глобальном контексте модерности. Работа Келли задает высокую планку, относительно которой неизбежно приходится оценивать последующие исследования, в том числе и рецензируемую книгу. Опираясь на историографию, Элизабет Уайт стремится проследить и артикулировать связь между моделями детства и особенностями российской модернизации в каждый из периодов российской истории. Она не вводит в научный оборот новый эмпирический материал по истории детства, оперируя уж известными данными; к тому же в небольшой по объему книге доступный автору материал неизбежно схематизируется. Однако ей удается нарисовать целостную картину того, как ключевые изменения в экономической, политической и социальной сферах в России в период с XVIII века и до настоящего времени приводили к изменениям представлений о детях, детстве и отношении к ребенку. При этом автор ищет баланс между описанием изменений в моделях детства и устойчивых черт, неких констант, стремясь осмыслить детство в России как более или менее целостный феномен. В Главе 1 Введение: история современного детства автор определяет ключевое для ее работы понятие – современное детство. Уайт показывает, что конструкт современного детства возникает в эпоху формирования национальных государств и государственных биополитических институтов, таких как медицина, образование, статистика. Он предполагает снижение уровня младенческой и детской смертности, а также уменьшение среднего количества детей в семье, ограничение детского труда и введение обязательного начального образования, наконец, разнообразные государственные меры, направленные на регулирование прежде глубоко частных сфер рождения и воспитания детей в семье. Самые ранние черты модели современного детства в России обнаруживаются, по мнению автора, в конце XVII века, когда российские элиты стали проявлять интерес к детям, пусть даже только благородного происхождения (P. 5). Глава 2 Образование, государство и русский ребенок в XVIII [End Page 289] веке описывает историю становления детского образования в России: от появления первых учебников для детей в последней трети XVII века, учреждения Славяно-греко-латинской академии в 1685 г. и Школы математических и навигацких наук в 1701 г. до создания Императорского воспитательного общества благородных девиц (Смольного института) в 1764 г. Автор подчеркивает принципиальное отличие в понимании природы ребенка и целей образования в элитном дискурсе ранних реформ конца XVII – первой трети XVIII века и эпохи Екатерины II. Если для раннего периода были характерны представления о греховной природе детей, нуждающейся в обуздании и исправлении, то для дискурса 1760-х гг., глубоко впитавшего идеи Просвещения, – вера в естественную и невинную природу ребенка, которая нуждается в руководстве и культивации тщательно подобранными наставниками. Именно из духа просветительской педагогики, нашедшего отражение в трудах Екатерины II, текстах Ивана Бецкого и Николая Новикова, вырастает, по мнению автора, одна из важных констант российского детства: особый акцент на нравственном и гражданском воспитании детей, понимаемом как инструмент, позволяющий улучшить состояние общества. В российской модели детства акцент на воспитании, выросший из идеалов Просвещения, сохранил свою актуальность на протяжении всего девятнадцатого века. Он сохранял значение и в советский период, когда воспитание в духе коммунистических идеалов считалось таким же важным, как приобретение систематических знаний. Воспитание было главной задачей пионерского движения (P. 14). Забегая вперед, отметим, что акцент на гражданском и нравственном воспитании, по мнению Уайт, сохраняет актуальность и сегодня. В Главе 7 Детство в современной Российской Федерации автор подробно анализирует Национальную стратегию действий в интересах детей, принятую в 2012 г., и делает вывод, что она в своей сердцевине содержит вопрос воспитания, то есть осуществление развития ребенка в современном глобальном мире, как в интересах ребенка, так и в интересах общества (P. 148). Убежденность в важности гражданского и нравственного воспитания детей – это, по мнению Уайт, одна из черт, отличающих российское детство от других национальных моделей. Глава 3 Детство в России в позднеимперский период посвящена значительному, хотя и неравномерному влиянию буржуазной модернизации 1861–1917 гг. [End Page 290] на идеологии и практики детства. По мнению Уайт, к концу рассматриваемого периода в среде российских элит сложился уклад, максимально близкий к западной модели современного детства, основанной на представлении, что мир ребенка должен быть тщательно отделен от мира взрослых. Возникло новое понимание детства как особого, уникального периода в жизни человека, полного творчества, и это понимание опиралось на культурные, научные и социальные изменения (P. 49). Дети крестьян, составлявшие абсолютное большинство детей в России в XIX веке, росли в рамках аграрно-патриархатного уклада, предполагавшего как можно более раннее включение ребенка в труд и жизнь взрослых. Но даже в среде крестьянства к началу ХХ века проявляются отдельные черты модели современного детства. Среди них – идея обязательного обучения: к 1915 г. начальным образованием в той или иной форме была охвачена примерно половина всех детей в России. В городах существенно снижается участие детей в работе на производстве, так как государство начинает регламентировать использование детского труда в промышленности, в свете формирующегося национального консенсуса о том, что место ребенка – в школе, а не в цехе. Высокая младенческая смертность становится предметом обсуждения педиатров, земских врачей, благотворителей и активистов. Таким образом, как показывает Уайт, в начале ХХ века детство постепенно перемещается с периферии в центр национальной повестки дня, и это, по ее мнению, соответствует вектору развития в большинстве европейских стран. Глава 4 Детство и революция, гражданская война и разруха, 1917–1929 посвящена идеологическим и институциональным реформам советского государства в области детства, стремлению взять воспитание детей под государственный контроль, максимально ослабив влияние традиционной семьи и усилив роль медицинских структур, школы, политических организаций. Дети были важны для [советского] государства, так они были материалом для создания нового советского человека, особого антропологического типа, никогда не существовавшего прежде (P. 5). При этом, как показывает автор, реальные изменения в жизни детей осуществлялись в пространстве между революционными стремлениями государства и инерцией существующего уклада жизни. Разрушение экономики в ходе революции и гражданской войны породило новый для российского общества феномен [End Page 291] массовой беспризорности, что к концу 1920-х гг. заставило правительство более благосклонно оценивать роль семьи в жизни ребенка. Идеология детства в этот период колебалась, по мнению автора, между признанием детей активными субъектами собственной жизни и жизни страны, с одной стороны, и объектами государственной заботы и защиты – с другой. Признание детей активными субъектами отличало советский подход к детству от тех, которые в это время развивались в западных странах. В Главе 5 Сталинизм и создание советского детства Уайт исследует изменения, которые происходят в представлении о детях как активных субъектах изменений в обществе в 1930-е годы. Отныне в общественном воображаемом и официальной идеологии дети конструируются, прежде всего, как пассивные и благодарные реципиенты государственной заботы (Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!). В то же время революционная модель 1920-х не вытесняется полностью: в годы Великой Отечественной войны происходит символическая мобилизация детей для поддержки военных действий в масштабах, намного превосходящих масштабы подобной мобилизации в других воюющих странах (P. 107), поэтому от детей ожидают проявлений самодостаточности, инициативности и активной жизненной позиции. Уайт показывает, что модель детства в этот период отличается глубокой амбивалентностью. Война, а также предшествовавшие ей репрессии и раскулачивание, оказавшие трагическое влияние на жизнь миллионов детей, привели к тому, что граница между детством и взрослой жизнью в СССР, довольно прочно очерченная со времен Просвещения, размывается. Изменения, направленные на замену труда в жизни ребенка образованием, такие как введение обязательного всеобщего начального образования в 1930 г., расширение образовательных возможностей, а также складывание детоориентированной семьи среди городского населения, соседствуют с моделью, в которой ребенок воспринимается скорее как работник, вносящий вклад в семейную экономику и способствующий ее выживанию, нежели объект заботы и попечения родителей. Тем не менее, конструирование ребенка как прежде всего ученика происходит, по мнению автора именно в 1930-е, и с этого времени модели детства в СССР синхронизируются более тесно с западными моделями (P. 159). Анализу социальных конструктов детства в период с 1960 [End Page 292] по 1991 гг. посвящена шестая глава. По мнению автора, модернизация приватной сферы в период хрущевских реформ, включавших начало массового жилищного строительства, введение пятидневной рабочей недели, расширение инфраструктуры семейного отдыха способствовали формированию детоцентричной модели семьи. Дети в этот период становятся главными бенефициарами социальной сферы, включающей здравоохранение и всеобщее среднее образование. По выражению Уайт, в послевоенные годы в СССР наконец наступает эпоха 'бесценного ребенка' (P. 126). Эта модель детства предполагает увеличение эмоциональной ценности каждого ребенка для родителей, а также то, что Уайт называет проблематизацией детства, т.е. понимание хрупкости и уязвимости детства и нужды ребенка в психологической защите (P. 139). Литература и кинематограф 1970-х и 1980-х годов повествуют о трудностях взросления и взаимодействия ребенка с миром взрослых, впервые ставя под сомнение миф о счастливом советском детстве. Глава 7 Постскриптум: детство в современной Российской Федерации предлагает читателю довольно эскизный обзор современных демографических тенденций в российском обществе, законодательных изменений, регулирующих права ребенка, включая сферу усыновления и опекунства, а также один-единственный пример культурного продукта, адресованного детям – мультипликационный сериал Маша и Медведь (2009–). Уайт обращает внимание на наличие двух противоположных тенденций, которые определяют складывающуюся сегодня модель детства в России. Одна из них опирается на концепцию прав ребенка, разделяемую международным сообществом и закрепленную в Конвенции о правах ребенка ООН 1989 г. Другая тенденция формируется консервативно-охранительной идеологией семейных ценностей, основанной на глубоком недоверии ко всем формам иностранного вмешательства в жизнь российской семьи и транслируемой многими родительскими организациями и гражданскими активистами. Столкновение этих двух принципов привело, по мнению автора, к серии моральных паник последних лет, проявившихся, в частности, в движении против ювенальной юстиции или изменениях 2013 г. в законе О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию, способствующих дискриминации ЛГБТ-детей и детей в ЛГБТ семьях. [End Page 293] Конструкты детства производятся внутри специфического политического контекста и формируют часть политических и национальных интересов государства и его оппонентов. Дети выступают как индикатором [уровня] цивилизации и модерности, так и ключевым объектом приложения этих цивилизационных усилий, – пишет автор в заключении к книге (глава 8). Подводя итоги своему исследованию, Уайт утверждает, что модели детства в России во многом следовали траекториям эволюции современного детства в других странах, демонстрируя при этом и ряд важных отличий. Одним из таких отличий было то, что в СССР дети рассматривались в контексте не столько культурного воспроизводства, сколько строительства радикально нового строя, как представители нового антропологического типа – советского человека. Другим важным отличием было признание ребенка активным субъектом, тогда как западная модель детства постулировала зависимость ребенка от взрослого. Наконец, уже отмечавшийся приоритет нравственного и гражданского воспитания продолжает, по мнению Уайт, отличать российскую модель от других национальных традиций. Книга Уайт опирается на значительный корпус исследований по истории российского детства: приложенная библиография включает практически все основные англоязычные публикации по истории детства в России. Однако характер работы автора с источниками вызывает некоторые сомнения и возражения. Уайт довольно часто использует чужие исследования как ресурс для извлечения фактического материала, никак не комментируя свое отношение к ним. Ссылки на тексты документов или цитаты из художественных произведений в большинстве своем даются по вторичным источникам. Для целей исследования Уайт, носящего, в каком-то смысле, метаисторический характер, – нанести контуры истории детства на карту истории модерности – подобный подход к источникам, возможно, и оправдан. Однако оборотной стороной такого подхода является неизбежная зависимость взгляда автора от перспективы других ученых, отбиравших исторический материал в своих собственных исследовательских целях. Временами по ходу чтения книги возникает ощущение, что автор не всегда в состоянии провести границу между случайными, анекдотическими фактами и данными, репрезентирующими значимые исторические тенденции. Наконец, манера автора не упоминать имени цитируемого [End Page 294] исследователя в основном тексте работы, опуская эти данные в примечания, расположенные в конце книги, малопродуктивна, особенно в тех случаях, когда с этими исследователями ведется полемика. Стремление Уайт любой ценой вычленить повторяющиеся черты в российской модели детства приводит иногда к натяжкам и упрощенным интерпретациям. К примеру, автор объясняет такие разные факты, как возобновление урочной системы в средней школе в 1920-е годы и расширение сети летних лагерей в 1960-е, возвратом к идеям просветительской педагогики XVIII века. Цитируя Федеральный закон Об образовании в Российской Федерации 2012 г., определяющий задачи воспитания, автор видит прямую связь формулировок закона с идеями, высказанными Екатериной II и Иваном Бецким, – судя по всему, на том лишь основании, что и в законе, и в текстах XVIII века используется слово воспитание. Различный смысл, вкладываемый в это понятие в сословном государстве XVIII века и в современной России, не анализируется. Иными словами, происходит архаизация более поздних моделей, сведение их к готовым и неизменным архетипам. К счастью, примеров такой архаизации в книге немного. Последнее замечание касается написания русскоязычных терминов и названий, даваемых в транслитерации: к сожалению, при этом допускается очень много орфографических ошибок. Полагаем, что книге не повредило бы наличие русскоязычного корректора, способного исправить ошибки в написании русских слов. [End Page 295] Наталья Черняева Наталья ЧЕРНЯЕВА, к.филос.н., PhD, научный сотрудник, Лаборатория сравнительных исследований толерантности и признания, Уральский Федеральный Университет, Екатеринбург, Россия. n.a.chernyaeva@gmail.com Footnotes 1. ———См. напр.: Anna Kuxhausen. From the Womb to the Body Politic: Raising the Nation in Enlightenment Russia. Madison, 2013; Andy Byford. Science of the Child in Late Imperial and Early Soviet Russia. Oxford, 2020; Boris Gorshkov. Russia's Factory Children: State, Society, and Law, 1800–191. Pittsburg, 2009. 2. ———Catriona Kelly. Children's World: Growing Up in Russia, 1890–1991. New Haven, 2007. Copyright © 2021 Ab Imperio and Наталья Черняева" @default.
• W3163992039 created "2021-06-07" @default.
• W3163992039 creator A5046217883 @default.
• W3163992039 date "2021-01-01" @default.
• W3163992039 modified "2023-10-17" @default.
• W3163992039 title "A Modern History of Russian Childhood: From the Late Imperial Period to the Collapse of the Soviet Union by Elizabeth White" @default.
• W3163992039 doi "https://doi.org/10.1353/imp.2021.0019" @default.
• W3163992039 hasPublicationYear "2021" @default.
• W3163992039 type Work @default.
• W3163992039 sameAs 3163992039 @default.
• W3163992039 citedByCount "0" @default.
• W3163992039 crossrefType "journal-article" @default.
• W3163992039 hasAuthorship W3163992039A5046217883 @default.
• W3163992039 hasConcept C104317684 @default.
• W3163992039 hasConcept C107038049 @default.
• W3163992039 hasConcept C142362112 @default.
• W3163992039 hasConcept C17744445 @default.
• W3163992039 hasConcept C185592680 @default.
• W3163992039 hasConcept C195244886 @default.
• W3163992039 hasConcept C199539241 @default.
• W3163992039 hasConcept C2781291010 @default.
• W3163992039 hasConcept C2992724251 @default.
• W3163992039 hasConcept C3017612487 @default.
• W3163992039 hasConcept C55493867 @default.
• W3163992039 hasConcept C56273599 @default.
• W3163992039 hasConcept C6303427 @default.
• W3163992039 hasConcept C94625758 @default.
• W3163992039 hasConcept C95457728 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C104317684 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C107038049 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C142362112 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C17744445 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C185592680 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C195244886 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C199539241 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C2781291010 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C2992724251 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C3017612487 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C55493867 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C56273599 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C6303427 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C94625758 @default.
• W3163992039 hasConceptScore W3163992039C95457728 @default.
• W3163992039 hasIssue "1" @default.
• W3163992039 hasLocation W31639920391 @default.
• W3163992039 hasOpenAccess W3163992039 @default.
• W3163992039 hasPrimaryLocation W31639920391 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2136999714 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2332486510 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2362820824 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2367789252 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2371539105 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2571279642 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2587251966 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W2968280757 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W3112768482 @default.
• W3163992039 hasRelatedWork W3202882674 @default.
• W3163992039 hasVolume "2021" @default.
• W3163992039 isParatext "false" @default.
• W3163992039 isRetracted "false" @default.
• W3163992039 magId "3163992039" @default.
• W3163992039 workType "article" @default.